Я ОТНОШУСЬ РАВНОДУШНО К ТОЙ СЛАВЕ, КОТОРАЯ ИДЕТ В УРОН КУЛЬТУРЕ И ЦИВИЛИЗАЦИИ

Александр КИСТЯКОВСКИЙ, известный украинский ученый-криминалист, историк права, археограф, общественный деятель второй половины ХIX ст., профессор Киевского университета

Конструкция моей натуры, совокупность моих мыслей, характер моего духа не подходят под тип московского патриота, ставящего выше всего православие, народность со всеми ее свойствами и даже пороками, государство как завоевательную силу, военная слава которого выше всего. Пламенно я желаю величайшего добра моему отечеству России и считал бы себя глубоко счастливым, если бы я мог быть деятелем сего добра, если бы я мог сказать: «Да, и я носил мед в этот улей, и я строил в нем соты». Но я отнюдь не считал, не считаю и не буду считать благом русского народа и торжеством его духа торжество распространения православия во что бы то ни стало. Я русский, но, прежде всего, пламенно желающий водворения в России свободы совести и потому на торжество православия смотрю вообще безразлично, а там, где оно соединено с таким насилием, оно для меня отвратительно...

Когда я слышу, что правительство, обратив всеми правдами и неправдами униатов Люблинской губ. в православие, затем стало ссылать в отдаленные губернии сначала непокорных, а потом тех, которые, очутившись присоединенными к православию без их воли и ведома, продолжали исполнять обряды униатского вероисповедывания и не хотели обращаться за исполнениями обрядов к православным священникам, когда я слышу это, мне становится и обидно, и больно, и тяжко на сердце.
… Я бы желал православия спокойного, тихого, невоинствующего, непритесняющего, отрекшегося от господства над другими религиями, представляющего и даже распространяющегося путем цивилизации, путем мирного развития, без помощи полиции, начальственной силы, словом, государства… Выходит, чтобы быть русским, необходимо веровать и исповедовать православие не полное любви, мира и всяких благ цивилизации, а православие воинственное и притесняющее.
Разберу другую сторону жизни России: сторону ее национальной славы. Господствующая, казенная точка зрения на это следующая: торжество оружия, завоевания, приобретение и захват новых земель – вот первая, главная драгоценная задача русской цивилизации. Вся история русского государства, с тех пор как она сложилась и до наших дней, проникнута духом завоевания, стремлением дольше и дальше расширить свои пределы, покорить и завоевать страны, плохо охраняемые чужою государственностию. Отсюда уже следующая патриотическая точка зрения: сочувствуй всему, что делается государством в этом духе, а не то мы тебя прокричим, что изменник, не настоящий сын отечества, даже не русский. Такова точка зрения казенного патриотизма, таково исповедание казенных людей. Моя же точка зрения такова: достаточно Россия и богата, и сильна и территорией, и народонаселением; достаточно она могущественна среди европейских народов; достаточно она прославлена своими победами, своими завоеваниями; словом, достаточно она сильна внешне. Настала пора работы исключительно внутренней. Пришла настоятельная необходимость начать работу улучшения нашей внутренней жизни. Пришло время начать эпоху завоеваний культуры и цивилизации. Пришло время ставить славу отечества преуспевающего в цивилизации, выше славы отечества преуспевающего на поле брани. Настало время более прославлять отечество умом, чем кулаком. До тех пор пока мы будем заниматься завоеваниями, до тех пор дух патриотизма будет не разделен с духом господства военного, Россия никогда не преуспеет внутренне, до тех пор у нас не процветет ни материальная, ни моральная отрасли деятельности. До тех пор войска в мирное время и войско в военное время постоянно будет поглощать и сосать лучшие соки народного организма, которые должны были бы пойти на деятельность культуры и цивилизации. До пор мы никогда не выйдем из самых возмутительных, самых мерзких и самых гадких противоречий, вроде следующих: мы изрядно притесняем Польшу, т. е. не Царство Польское до его раздела, а Польшу как народность. Мы готовы уничтожить ее язык, изгнав его из польской школы, из делопроизводства, мы притесняем ее веру; мы, захватываем ее земли, раздаем их русским чиновникам. То есть мы притесняем один из славянских народов – польский. И мы постоянно ведем войны с Турциею будто бы за освобождение славян, и ныне объявили войну знаменем, на котором написано единственное слово: освобождение братьев-славян. Какое освобождение? Может быть, для присоединения к России? А если так, то можно быть убежденным, что болгарам, если захотят слиться с русскими, придется вытерпеть много: прежде всех начнут ссылать в отдаленные губ., в Северную Россию, где они, жители Юга, станут умирать, как мухи. Итак, знамя свободы только пригодное знамя на совершение завоевания, а там логика русской общественности сделает свое дело. Нельзя же, чтобы с болгарами стали иначе поступать, чем с остальными подданными России. Само собою разумеется, что самым непокорным классом окажутся беги, т. е. болгарские землевладельцы-магометане. И вот начнутся их ссылки, начнутся бегства, начнутся судебные их преследования – результат конфискации их земель – и раздача столь жадным русским чиновникам.
Итак, мы получаем организованный, хотя, правда, облагороженный грабеж. В этом способе обирания чужих земель очень искусны русские чиновники. Так разграблены были конфискованные земли польских помещиков. Так расхищены были земли несчастных горских племен, не мытьем, так катаньем выселенных с их предковечных жилищ на горах Кавказа. Опаснее всего для русской цивилизации то, что это совершается теми, которые теперь на знамени своем написали: освободители братьев-славян. Но этого мало. В то время, когда мы, русские, идем освобождать балканских славян от турецкого ига, внутри России господствуют необеспеченность личности, голодание и нищета крестьян, там и сям притеснения. Турки действительно варвары, способные на совершение средневековых жестокостей, доказательством чему могут служить резня в Болгарии. Русские гораздо их мягче и культурнее. Но нельзя сказать, чтобы они не и сродни туркам в некоторых отношениях. Возьмем, например, во внимание жестокости, совершаемые над политическими преступниками. Не забудем царствование административных наказаний, которые ежегодно без суда и права постигают тысячи людей. Приведем себе на память взяточничество русских чиновников, притесняющих народ. Не забудем самых наглых злоупотреблений до сих пор не конченного межевания Черниговской и Полтавской губ. Вспомним и такие наглые действия русского чиновничества, которые породили знаменитое дело Чигиринских крестьян, которое разбиралось в Киевской палате 17 июня. В последнее время в каждом почти номере газет являются рассказы о ссылке многих сотен семейств кавказских горцев, куда же? – на Север – в Новгородскую, Олонецкую, Вятскую, Вологодскую и Астраханскую губ. Газеты наполнены описанием раздирающих сцен нищеты и неимоверных страданий детей, дряхлых стариков, матерей, оторванных от своих пепелищ, от родных им гор, родного климата и гонимых в страны сурового Севера, климат которого для них убийственен. За что же переселяют сих грудных младенцев и сих дряхлых и немощных стариков и бессильных женщин? За вину их отцов, их братьев, их сыновей. Что же это такое, как не варварство чисто турецкого свойства, нет, более чем турецкое, это варварство рафинированное, коего жестокость прикрыта некоторым благообразием...
Сводя все сказанное по сему пункту, я должен выразиться так: люблю я славу моего отечества, но не ту славу, которая выражается завоеваниями, сопряженными с притеснениями, не ту славу, которая сопровождается громом пушек и подвигами кулачного права или войны, а ту славу, которая выражается подвигами культуры и цивилизации. Военная слава 1812 г. любезна моему сердцу. Но я отношусь равнодушно к той славе, которая идет в урон культуре и цивилизации. Когда я вижу, что военная слава окончится завоеванием Болгарии, когда я предвижу, что такое завоевание, увеличив нашу территорию и народонаселение, увеличит и наше военное напряжение, вечные жертвы на внешнюю борьбу; когда у меня мелькает мысль, что завоеванный народ потребует нашей дисциплины, которая возбудит между им и нами бездну недоразумений, которая может поставить его на дыбы, его вызовет на сопротивление и может быть восстание, нас подвинет на притеснения и подавления, на казни, судебные и административные ссылки; когда я подумаю о всем этом, тогда я говорю, да, мимо идет нас чаша сия, подносимая под именем национальной славы, тогда я убежден в том, что заря нашей политической свободы дальше и дальше отодвигается по очень простой причине, потому что мы, вынужденные держать другие народы в повиновении, не можем же дать свободу самим себе, это физически и нравственно невозможно; при таком направлении нашей народной жизни, заря нашей политической свободы дальше и дальше отодвигается потому, что лучшие наши материальные и нравственные силы постоянно идут на борьбу материальную, а на культуру и цивилизацию остается их самая ничтожная доля...
Вся ошибка казенных патриотов состоит в том, что они считают свой патриотизм со всеми его мелкими оттенками единственно возможным, единственно верным, единственно обязательным и, будучи казенными душами, они готовы накинуться на всякого, кто смотрит не их глазами, чувствует не их сердцем, готовы отказать всякому другому в имени русского, кто смотрит иначе.

***

Я желал бы, чтобы моя отчизна преуспевала более в славе внутренней, чем внешней, за то, что предпочитаю развитие культуры и цивилизации расширению границ, за то, что я желаю избавления русского человека от всяческих бедствий, улучшения его быта, усовершенствования его гражданственности, его личной, религиозной и экономической обеспеченности прежде и предпочтительнее гонению за доставлением такой обеспеченности другим народам, хотя и родственным.

О.Ф. Кістяківський. Щоденник (1874–1879). -
К., 1994, с. 250, 412–415.

До головної сторінки
Контакт